- Подробности
-
Категория: Это интересно
-
Опубликовано 23.02.2012 00:02
«О великом музыканте и дирижере Евгении Александровиче Мравинском написаны сотни страниц – глубокие музыковедческие изыскания, вдохновенные
эссе, бесхитростно наивные слушательские отзывы. Вряд ли в моих скромных силах добавить ко всему написанному что-либо новое. Мне хотелось рассказать хоть немного о другом Мравинском, которого знали те, кто жил и работал рядом с ним и знал, что за ярким и сильным обликом его, таким привычным скрывается еще и другой человек с чертами противоположными привычным.
Осень 1954-го, мне 22 года, идет второй месяц моей работы в оркестре. После репетиции за кулисами филармонии я сталкиваюсь с Евгением Александровичем. Даю ему пройти, никак не рассчитывая на внимание к моей скромной персоне. Неожиданно Евгений Александрович останавливается и заговаривает: "Ну как Вы чувствуете себя в оркестре, как Вам работается?". Интонация приветливая, не похожая на ту, которую я слышу во время работы. Поддавшись интонации, отвечаю не задумываясь: "Работать, конечно, безумно интересно, но очень страшно!". Евгений Александрович пристально разглядывает меня и потом говорит: “А Вы знаете, я работаю на этой сцене уже скоро 20 лет, и мне тоже каждый день очень страшно, а особенно страшно перед концертом. Так и должно быть. Как только это чувство исчезнет, значит, Вы потеряли что-то очень важное и в Вашей жизни и в Вашей профессии".
Много лет спустя, наблюдая ряд дирижеров и солистов, я пришел к выводу, что чувство страха не знакомо только тем музыкантам, которые, безусловно уверены в том, что они способны воссоздать перед публикой в абсолюте то, что звучит внутри них. Это чувство уверенности в возможности достижения идеала и освобождает их от этого страха. Мучительное же осознание неразрешимости противоречия между физическим проявлением творчества и его духовной первоосновой, мучительное ощущение того, что человеческие силы не в состоянии адекватно выразить то, что ты хочешь, рождают это чувство страха, сомнения, которое к тому же является, пожалуй, основным источником бесконечного совершенствования в любом творчестве.
По этой же причине Евгений Александрович всегда генеральные репетиции предпочитал концертам. Он говорил, что "в концерте есть что-то противоестественное. Его окончательность вообще враждебна творчеству. На генеральной репетиции можно всегда что-то изменить, что-то исправить, подняться еще на ступеньку выше". Отсюда же возникало отрицательное отношение к чванливой эталонности студийных записей, которым он часто предпочитал трансляционные, несмотря на отдельные погрешности, обязательно имевшиеся в них.
Изредка по вечерам я слушаю записи Евгения Александровича, сделанные в разное время с нашим оркестром. Стараюсь делать это не часто, чтобы сохранить то празднично-яркое ощущение события, которое всегда сопровождало наши с ним концерты. Думаю, что, пока люди не разучатся слушать настоящую музыку, имя Мравинского не будет забыто».
А. Соколов
