- Подробности
-
Опубликовано 08.04.2013 00:00
С возрастом замечаешь, как наша жизнь коротка. Все замечательные книги не прочтешь, все науки и искусства не охватишь. Из того, что интересно, приходится выбирать, на полный список интересностей времени нет. Постепенно формируется разборчивость: это издание я в метро перелистну, эту монографию перечитаю на днях с карандашом, а на этот креативный кинобестселлер зазорно и пять минут потратить.
В эти дни мне вспоминаются фильмы, снятые режиссером Алексеем Юрьевичем Германом. Всю жизнь режиссер помногу работал, снял несколько сильных картин, что немало. Перед Великим постом его отпевали. 2 апреля кончается 
сорокоуст. Самая для меня значимая работа Германа – «Проверка на дорогах». Картина о том, как во время Великой Отечественной войны некий русский солдат доказывает своим, что на самом деле он не трус и не предатель. Он просится к партизанам воевать против фашистов. Солдата придирчиво допрашивают и вынуждены проверить. Дают задание – идти практически на верную смерть. Я видел «Проверку» один раз. Картина обжигающая, задевает за живое. Я вернусь к этой картине, но не знаю когда. Слишком сильное впечатление осталось от первого знакомства, хотя лет пять прошло. Еще одна картина Германа – «Мой друг Иван Лапшин». Талантливый фильм. Он позволяет зрителю почувствовать атмосферу свирепых сталинских десятилетий. Не жалею, что смотрел картину, пересматривать ее не буду. Снял Герман и еще один фильм о сталинизме – «Хрусталев, машину!» Во всех фильмах Германа заметно его сопереживание людям, горячее желание – человеческой жизни для Родины. В «Хрусталеве» так остро показана бесчеловечность режима, что я буквально заставил себя «Хрусталева» досмотреть. И сомневаюсь, прав ли я, – фильм воспринимается как психическая атака.
Во 
всяком случае, никому «Хрусталева» не посоветую. Хотя и готов согласиться, что кого-то только такое кино способно «зацепить» и отрезвить. Ждал я еще одну картину – «Хронику Арканарской резни». Снималась она по фантастике братьев Стругацких. «Трудно быть богом» – так атеисты Стругацкие назвали повесть о чужой планете, о том, как малочисленная группа единомышленников сопротивлялась местному тоталитаризму. Вдруг до людей стало доходить, насколько трудно быть справедливым «сверхсуществом» и не подавлять свободу окружающих. Достойно уважения, что Герман долго, изнурительно работал на этим фильмом. И вот фильм смонтирован, черновое озвучание подготовлено, состоялся кулуарный просмотр. К сожалению, Алексей Юрьевич не успел доработать со звуком. Герман-младший пообещал завершить труд отца... Я убежден, что сочувствие Алексея Германа к людям – во всех его фильмах оно налицо! – было проявлением любви к ближнему. Это не для красного словечка говорится. И я отнюдь не склонен идеализировать Германа. Знаю, актеры
жаловались: у него хлопотно сниматься, он резок в общении, требователен чрезмерно. Отметим, что требовательность Германа работала до отказа – во все стороны. И в сторону актеров, и в сторону самого режиссера. Себя он не жалел. Труд актеров ценил. Незадолго до смерти Герман признался: сейчас нужных актеров на съемки отыскать проблематично – звездами считаются исполнители ролей, которые на одном выражении лица 30 серий отыгрывают. Герман ценил актерское мастерство и создавал свои неудобные фильмы. Каждый из них давался режиссеру и его сотрудникам большой кровью. Не только на съемочной площадке. Три картины Германа были положены на полку, запрещены к показу. Это рекорд для советского кино. А Герман все равно снимал – о человеке в нечеловеческих условиях. С сочувствием к ближнему. И в душе его жила еще... любовь к Богу, тихая, неприметная для внешних глаз. Однажды Герман обмолвился об одном тексте, назвал его «напутствием самому себе»[1]. Текст опубликовали, любой найдет в нем не столько напутствие, сколько молитву.
Вот текст: «Господи, Ты знаешь лучше меня, что я скоро состарюсь. Удержи меня от рокового обыкновения думать, что я обязан по любому поводу что-то сказать... Спаси меня от стремления вмешиваться в дела каждого, чтобы что-то улучшить. Пусть я буду размышляющим, но не занудой. Полезным, но не деспотом. Охрани меня от соблазна детально излагать бесконечные подробности. Дай мне крылья, чтобы я в немощи достигал цели. Опечатай мои уста, если я хочу повести речь о болезнях. Не щади меня, когда у Тебя будет случай преподать мне блистательный урок, доказав, что и я могу ошибаться... Если я умел бывать радушным, сбереги во мне эту способность. Право, я не собираюсь превращаться в святого: иные из них невыносимы в близком общении. Однако и люди кислого нрава – вершинные творения самого дьявола. Научи меня открывать хорошее там, где его не ждут, и распознавать неожиданные таланты в других людях. Аминь».
Кто-то пожмет плечами: «Молитва невоцерковленного человека. И святым быть не собирается, и про какую-то невыносимость отдельных святых вдруг заговорил». Конечно, слово «святой» используется здесь не в том церковном значении, какое нам обычно. Вряд ли при жизни Герман близко общался с канонизированными святыми. В тексте «иные из святых» – это люди «слащавые». Им противопоставляются «люди кислого нрава». Сам Герман был, по-видимому, «человек острый». Молитва кинорежиссера не является воплощением высшего совершенства христианской духовности. Однако в ней есть живое обращение к Богу, просьба человека хранить его от греховного недовольства и занудства, от страсти всех поучать и деспотически вторгаться в чужую жизнь... В молитве есть признание своих ошибок и радость о талантах ближних, стремление к доброму отношению между людьми. Что еще?
Да примет Господь наши немощные молитвы и помилует раба Своего Алексия.
Диакон Павел Сержантов (http://www.pravoslavie.ru/jurnal/60525.htm)
[1]http://www.rg.ru/2008/07/24/german.html
